фии рассчитался с фотографом-немцем американской тушёнкой, которую выкроил из своего пайка. Одну фотографию отправил домой. На обратной стороне снимка написал: «Фотографию свою посылаю дорогой маме — Журавлёвой Наталье Васильевне. Ваш сын Журавлёв Григорий Егорович, 24/VI 1945 года». А вторую бережно положил в молитвенник, который всегда носил с собой в вещмешке.
Так проходили дни. Домой не отпускали. Приходилось ежесуточно выполнять свои обязанности. Дислокация в Дрездене затягивалась, и только в середине августа поступила команда готовить госпиталь к отъезду. После трёх жарких летних месяцев в Дрездене 24 августа госпиталь прибыл в Берлин. Павшая столица Третьего рейха оставалась в руинах. В первый же день прибытия ефрейтора Григория Егоровича Журавлёва согласно приказу командира войсковой части 36413, начальника эвакуационного госпиталя Шамчиева демобилизовали. Служить здесь не довелось, но он успел пройтись по улицам побеждённого города.
Сборы были недолгими, получив в штабе проездные документы, продовольственный паёк, Григорий обнял своего товарища Спиридона, с которым делил тяготы службы. Тот в расстройстве заявил: «Везёт тебе, Гриша, ты едешь домой, а меня оставляют». Григорий укоризненно посмотрел на него и по-крестьянски ответил: «Кому везёт, у того и петух несёт». Повернулся и вышел во двор госпиталя. Здесь
увидел Катеньку — медсестру, явно влюблённую в молодого лейтенанта, недавно прибывшего в госпиталь. У неё сияли глаза, румянцем расцвели пухленькие щёчки, она что-то добрым нежным голоском объясняла лейтенанту. Волнение и беспокойство за Катеньку тронуло сердце Григория. Несколько дней тому назад он был свидетелем того, как этот лейтенант грязно, недостойно офицера, рассуждал о девушках. Он был ему противен. Подойдя к Катеньке, Григорий сказал: «Спасибо тебе, сестричка, за твоё доброе сердце и трудолюбие». Повернулся к лейтенанту, добавил глухим от волнения и возмущения голосом: «Вы, товарищ лейтенант, не обижайте Катеньку, она не заслуживает грубости и обмана», и двинулся к вокзалу. Оформив билет, в составе воинского эшелона в общем вагоне, хорошо, что не в теплушке товарняка, пожилой ефрейтор Журавлёв под мерный стук колёс поезда двинулся из Берлина домой.
Отлегло от сердца, рой мыслей кружился в голове. Памятью, привычками он был ещё привязан к службе, тяжёлым обязанностям военного санитара. Но грела радостью мысль, что возвращается к детям, жене. Необходимо перестраиваться на новый, а вернее на свой старый, крестьянский уклад жизни. Он старался не участвовать в оживлённом разговоре едущих с ним фронтовиков. Устроившись на нижней полке, которую ему уступил молодой пассажир со словами: «Ложись, батя», Григорий дремал. Когда состав прибыл в столицу Польши — Варшаву,