сказать и об оборонном комплексе, которого тоже уже нет. Это трагедия страны. Он прекрасно владел макроэкономикой, понимал влияние мировой экономики на развитие страны, видел задачи и глубоко переживал, что власть периода Горбачёва–Ельцина делала всё наоборот. Он всегда говорил: «Разве вопрос производства может иметь политическую окраску?». Ему приходилось убеждать, доказывать необходимость научно-производственного развития, но из-за политической целесообразности руководство не принимало мер, и дело, которое было необходимо для страны, гибло. Это для Юрия Дмитриевича всегда было трагедией.
Излишние переживания в какой-то степени сказались на состоянии его здоровья. Мы, его окружение, это видели и чувствовали. Нельзя забывать и о его участии в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, где он, рискуя жизнью, шёл в заражённую зону, чтобы всё видеть и принять грамотные решения.
Рано ли он ушел из жизни? Да, рано! Но, встречаясь с ним ежедневно, я видел, что он устал. Его психологически подорвала трагедия с сыном и невостребованность властью. Невостребованность его знаний, грамотности и опыта в области экономики, промышленности. Отвер-
жение тех предложений, которые необходимы стране для её развития. Председатель Комитета Государственной Думы — это не его уровень. Трагедия нашего времени в том, что для государственных целей не находят возможности использовать людей такого масштаба. Его не интересовали должность, звания, чины, но ему необходима была востребованность его опыта и знаний. Постоянное неприятие его предложений из-за того, что он из фракции КПРФ, угнетало. Он отстаивал, прежде всего, практические дела, а уже потом политические. Когда мы научимся беречь страну? Ответ на этот вопрос должен быть главным мерилом для политика любой окраски.
После Нового года он лёг в больницу, зная о своем онкологическом заболевании. Даже осознавая неизбежность исхода своей болезни, он вёл себя спокойно. Когда за одиннадцать дней до смерти Юрия Дмитриевича я был у него, то увидел сильно похудевшего человека. У него хватало силы духа и мужества воспринимать всё как есть. Видна была в нём тоска: и хочется жить, и нет, всё в нём было соединено воедино. Никаких завещаний, никаких пожеланий он не высказал. Мы тогда с ним попрощались, и, как оказалось, навсегда.