и днём рождения сотрудников. Его человечность зиждилась на внутренних устоях, сложившихся годами, это не показное. Его обаяние — из души. Особенно раскрепощенно он вёл себя на рыбалке или охоте, был равным со всеми, для него не было отдельных палаток и отдельной посуды. Надо сказать, что на рыбалке или охоте мы бывали в одних и тех же местах в Подмосковье и других районах. И его знали многие егеря, уважительно к нему относились, знали, что он бережёт природу и на равных ведёт себя с окружающими.
В разговорах о политических деятелях не делал из них кумиров. Из советского периода для него непревзойдённым авторитетом, высочайшим профессионалом был Дмитрий Фёдорович Устинов. Он считал его своим учителем. Полагаю, что Юрий Дмитриевич многое у него перенял. При проведении любого совещания он не повышал голос, но если было за что наказать, он обязательно это делал. Скидок никому никогда не было, наказание было по всей полноте ответственности. Его умение организовать и заставить работать в интересах общего дела людей, которые даже не здороваются друг с другом, у нас вызывало восхищение. Юрий Дмитриевич имел огромное психологическое влияние на подчинённых, которые, выслушав его, безукоснительно выполняли поставленные им задачи. Он добросовестно готовился к совещаниям, которые проводились точно по регламенту, никогда не надеялся на авось.
Хорошие отношения у него складывались с Борисом Михайловичем Белоусовым — министром оборонной промышленности СССР, уважительно-доверительные — с Евгением Максимовичем Примаковым, добрые — с Николаем Ивановичем Рыжковым, Олегом Дмитриевичем Баклановым, Валентином Александровичем Купцовым, Анатолием Ивановичем Лукьяновым, Дмитрием Тимофеевичем Язовым и многими другими. За все годы работы с Юрием Дмитриевичем я ни разу не слышал, чтобы он о ком-то говорил плохо. С теми, кто явно не был ему симпатичен, он старался просто не встречаться и не общаться, полагал, что не стоит даже заниматься воспитательной работой, у них свои моральные устои, не тратил на это время. Он был воспитан советской школой, которая взращивала крупных государственных деятелей и кадры различного уровня, не допускала «халявы». По кумовству, по родственному принципу высоко не поднимешься. Начальная «селекция» была жёсткой. Для него было тяжким бременем сидеть в президиуме. По этому поводу он говорил словами дагестанского поэта Расула Гамзатова: «Сижу в президиуме, а счастья нет».
Развал военно-промышленного комплекса Юрий Дмитриевич воспринимал тяжело, это была немыслимая трагедия. Он знал, что промышленность надо реформировать, проводил аналогию с армией, в которой есть должности, а самой её уже нет. Как можно говорить о реформировании армии, которой нет! Это же можно