тырёхлетнего Геннадия, которого оставил на руках Анны в год и пять месяцев. Мальчик вырос физически крепким, с открытым светлым лицом.
Быстро вернулись старшие сыновья. Андрей вбежал в дом, обнял отца со словами: «Мы тебя очень ждали, ты что так долго задержался на этой войне?». Григорий ответил: «Не упрекай меня, сынок. Была бы моя воля, я бы давно прибежал домой. Но ведь там тоже нужны рабочие руки». Отец посмотрел, как вырос и окреп его старший сын в свои семнадцать лет. Настоящий мужчина. «Ты ведь, Андрей, копия дедушки Егора», — сказал Григорий. А в ответ тут же получил: «И твоя, отец, копия». Хозяйка дома с улыбкой наблюдала, как её любимый муж с родными сыновьями объясняются.
Григорий обратился к жене и сыновьям: «Наступает вечер, давайте я схожу повидаюсь с мамой, а вы покормите домашних животных, готовьтесь к ужину. Я скоро вернусь». Действительно, он не заставил себя долго ждать. Вернувшись, рассказал, что мама очень обрадовалась встрече, всё приговаривала: «Думала, не доживу до тех дней, когда ты вернёшься».
Семья Григория Егоровича Журавлёва собралась вокруг стола, который освещался керосиновой лампой, фронтовик развязал узел своего походного вещмешка. С радостью и волнением вручал скромные подарки, которые привёз из Европы. Жене — материал на платье, сыну Андрею — рубашку, Валентину — спортивную курточку, а маленькому Гене — немец-
кую губную гармошку. Пояснил, что был у Зины в Казани, ей тоже подарил ситец на кофту. Достал из вещмешка конфеты и банки с тушёнкой. В тяжёлые военные годы Григорий был скуп на слова, но сейчас, сидя в кругу дорогих ему людей, говорил не смолкая. Жена и сыновья слушали не перебивая, только назойливая муха отвлекала от его рассказа, билась о стекло керосиновой лампы, пока не опалила себе лапки.
Когда все разошлись спать и Григорий остался наедине с женой, на него нахлынула волна страсти. Покрывая поцелуями лицо и грудь Анны, слившись с ней воедино, он чувствовал её взаимное желание. Близость с женщиной, к которой его безумно влекло все эти годы, наполнила его сердце нежностью, раскрыла его душу, обнажила всё лучшее, что в ней было. Впервые за годы совместной жизни он говорил жене ласковые, добрые слова. Он признался: «Чем больше я думал о тебе, находясь вдалеке на фронте, тем яснее осознавал, как сильно люблю. Мои чувства стали чистыми, яркими, как родниковая вода. Ты знаешь, Анна, раньше я не чувствовал такой близости, а сейчас не могу скрыть радости к тебе как моему любимому человеку». Женская интуиция подсказывала Анне, что Григорий говорит искренне. Раньше свежа была рана от безвременной кончины любимой первой жены. Ужасы военных лет заглушили в нём ту боль, вернули к реальной жизни. Вторая жена стала для него олицетворением верности и безраздельной любви не только к нему,