Стол президиума был также из полированного дерева, справа от него стояла массивная, во весь человеческий рост, трибуна.
Во время учёбы место за столом занимали командир соединения генерал-майор А.М. Демидов (а после ухода Александра Макаровича в отставку — полковник А.П. Курбатов) и я как секретарь парткома. После объявления плана учёбы, особенностей дня, недели с краткой информацией выступал командир, после него слово предоставлялось Зое Алексеевне.
Она грациозно, величаво подходила к трибуне. Элегантность, стройность фигуры, умение изысканно носить платье с косыночкой или шарфиком, розочка, неброская бижутерия придавали ей особый шарм. с гордо поднятой головой она посылала в зал речевые волны
своим мягким, мелодичным голосом, меняя интонацию в зависимости от того, как развивались события в произведении или складывалась судьба писателя. Этот певучий, добрый голос обволакивал нас, слушателей. Зал внимал ей с замиранием сердца.
Тем более — было с чем сравнивать. Имею в виду наши голоса и манеру речи. Генерал Демидов, начиная говорить, немного заикался, некоторые слова не выговаривал. в моей речи звучал и звучит белорусский акцент. и чистый литературный язык Зои Алексеевны воспринимался на этом фоне как музыка. Как говаривал один из наших офицеров, полковник Н.А. Крышковец: «Её речь — предел высшего ораторского искусства».
Начиная своё выступление, она произносила обычно несколько добрых слов в адрес генерала Демидова, сравнивая его с каким-нибудь литературным героем. А он этого действительно заслуживал. Генерал всегда присутствовал, когда выступала Богомолова. Мы любили её, даже боготворили.
В личной жизни была скромна. Ей всегда предлагали машину, чтобы после выступления отвезти домой, но она редко использовала такую возможность. У неё никогда не было личных просьб. Мы чувствовали её особое отношение к нам, военнослужащим, как людям особой судьбы — защитникам своего Отечества.