эту снасть-ловушку называют мордой), прорубали в речном льду окно, вставляли их туда и по утру доставали попавшуюся рыбу. Отец при этом говорил: «Гришка, — обращаясь к старшему сыну, — полонку руби широкой, не будь как ростовцы вислоухие». Для детей он пояснял, что вислоухими ростовчан в Московской Руси называли потому, что они одними из первых стали носить шапки-ушанки. Про этих незадачливых рыбаков ходит такая байка. Когда они узнали, что в Москве большой спрос на рыбу, решили срочно наловить и продать. В это время озеро замёрзло. Думали-думали ростовцы и придумали растопить озеро, чтобы наловить рыбы. Натаскали соломы, разожгли, а от того костра огонь перекинулся на ближайшие дома, стали заниматься соседние. Вот и говорят: «Озеро не растопили, а свою деревню спалили». Поэтому учил отец сына Григория тщательно готовить снасти, умело их ставить в прорубь.
В добром настроении, когда мастерил что-нибудь в сарае или у костра во время заготовки леса, Егор Петрович любил петь старинные русские, казачьи песни. Книг и песенников не было, все тексты он держал в памяти. Пел низким грудным голосом, который мелодичным эхом разносился в лесной тиши. Иногда говорил: «Гришка, подпевай», — в два голоса отец и сын радовали присутствующих лесорубов. Гриша особенно любил песню «Когда б имел златые горы...», громко начинал:
Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Всё отдал бы за ласки, взоры,
Чтоб ты владела мной одна.
Отец вторым голосом пел вместе с сыном. Потом звучала песня «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село», в продолжение вечера — «Из-за острова на стрежень», «Есть на Волге утёс». Любимая всеми односельчанами лирическая песня — «Яблоневый вечер» — исполнялась всегда:
Яблоневый вечер звёздами расцвечен,
Из краёв далёких вновь пришла весна.
Снова за окошком слышится гармошка,
И душа моя надеждою полна.
Нелегко порою было нам с тобою,
Но о зимних вьюгах лучше позабыть.
Мы ещё не спели всё, о чём хотели,
Мы с тобой ещё не начинали жить…
Две последние строки каждого куплета Егор повторял два раза. В исполнение этой песни он вкладывал душу, голос дрожал, блики пламени костра облизывали обветренные, заросшие щетиной щёки. На глаза лесорубов наворачивались слёзы. Они жались к костру, душу и тело студили накатившие чувства тревоги за своих жён, оставшихся с детьми дома, жалости к себе и своим родным, на долю которых выпали тя-